Eng | Рус | Буряад
 На главную 
 Новости 
 Районы Бурятии 
 О проекте 

Главная / Каталог книг / Электронная библиотека / Озеро Байкал

Разделы сайта

Запомнить меня на этом компьютере
  Забыли свой пароль?
  Регистрация

Погода

 

Законодательство


КонсультантПлюс

Гарант

Кодекс

Российская газета: Документы



Не менее полезные ссылки 


НОЦ Байкал

Галазий Г. Байкал в вопросах и ответах

Природа Байкала

Природа России: национальный портал

Министерство природных ресурсов РФ


Рейтинг@Mail.ru

  

Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Курыканские духи Байкала

Автор:  Тиваненко А. В.
Источник:  Древние боги Байкала. - Чита, 2012. - С. 93-103.

Доказывать родственность якутов и значительной части за­падных бурят через общих курыканских предков так же неле­по, как сомневаться в родстве брата и сестры через их общих ро­дителей. Хотя этим вопросом занимаются недостаточно углу­бленно, но даже в самых различных сферах традиционных куль­тур якутов и бурят рассыпано много фактов их этногенетической общности.                                                                         

Взять, к примеру, распространенную легенду бурят о про­исхождении хоринцев от Хоридой-мэргэна. В якутских преда­ниях также фигурирует некий витязь Хородой Хойгос, от кото­рого произошел Борогонский улус, в составе которого числит­ся Хоринский наслег. А легендарные предки якутов Омогой-бай и Элей-Боотур, прибывшие в Заполярье по р. Лене из страны Урянхай, удивительно напоминают образы духов-хозяев верховьев р. Лены Харамцай-мэргэна и Хаара-Ажирая. В обоих случа­ях два героя древности, преследуемые врагами, бегут, отбиваясь от погони. Как и Эллей, один из них плывет вниз по сибирской реке на бревне. Разница только в том, что в бурятской легенде оба героя гибнут, а не становятся родоначальниками людей. Но в якутских сагах Эллей умирает в пути на Лене, а по другим ва­риантам, оба якутских героя также погибают в Прибайкалье.

Подобных генеалогических сюжетов, рожденных, следова­тельно, еще в курыканскую эпоху, можно найти в истории для этих двух народов родо-племенных групп хоро-хори, тумат, сартол, боотулу, хангинцев, балагачинцев, куокей, мэнгэй и др. Давно не вызывает сомнения вопрос о значительном «тюркиз­ме» в среде западных бурят вплоть до того, что до XVII столе­тия в языке эхиритов активно сохранялся фонетический строй тюркского языка. У тех же западных бурят до сих пор бытуют некоторые древнетюркские обряды и шаманские образы (а так­же элементы материальной культуры), давно забытые тюркоязычными народами Восточных Саян и Центральной Азии.

Так как якуты и западные буряты имели общих предков в лице курыкан, то наличие единых мотивов в их легендах и преданиях не вызывает удивления. Взять, к примеру, известный у обоих народов почти дослов­ный рассказ о золотой чаше на дне Байкала, попытки достать которую из морских глубин завершались гибелью удалых юношей. И лишь один старик пояснил молодым людям, что чаша сия находится не в сту­деных водах, а лежит на при­брежной скале, а недосягае­мый предмет является лишь ее отражением. С той поры, заключают якутский и бурятский мифы, народ отказался от давней традиции преждевре­менно умерщвлять стариков за их житейский опыт.

Однако заострим наше внимание на страшной особенности Муус Кудулу Байгала. Что это за тела растерзанных прекрас­ных женщин и трупы юношей удалых выносит морская волна из водной пучины озера-моря?

Оказывается, подобное мифологическое представление су­ществовало и у западных бурят. Так, в шаманском обращении к духу-хозяину озера Байкал есть такие строки: Раз ты морем стал, Зачем прячешь в себе Умерших-отошедших ?

Фольклорные материалы, собранные Е.В. Баранниковой сре­ди западных бурят, дают некоторый ответ, почему у их курыканских предков существовало представление о Байкале как о хранилище душ умерших соплеменников. Оказывается, более тысячи лет тому назад у байкальских поморов существовал об­ряд жертвоприношения хозяину воды Лусуд хану (Уhа-Лобсон хану) умершими людьми. У бурят сохранились смутные воспо­минания о том, что покойников помещали сначала в деревян­ный ящик, затем в железный, который обшивали кожей быка и в таком виде бросали в морские пучины Байкала. А разве ле­генды о гибели молодых искателей удачи за золотой чашей не есть отражение древнего обряда «кровавых» жертвоприноше­ний духу Байкала?

Эта мысль находит подтверждение в другом круге источни­ков, также относящихся к эпохе курыкан. Исходят они от древ­них китайских очевидцев, не раз входивших в состав посольств в северную страну «гулиганей» (курыкан), или же оставлены теми хронистами, что присутствовали на приеме китайским импе­ратором курыканских посланцев. На этих приемах географы-летописцы, пользуясь благоприятным моментом, выуживали у представителей далеких северных земель сведения об озере Байкал, но особенно об острове Ольхон, поразившем обилием курыканских городов, крепостей, могильников и шаманских святых мест. Эти сведения подтверждают и дополняют существо­вавшие религиозно-мифологические представления о Байкале, как о «море мертвых», принимавшем в свои бездонные водные пучины тела и души умерших соплеменников. В Древнем Китае подобные рассказы произвели большое впечатление на жите­лей: они были уверены, что близ острова Ольхон имеется без­донная глубина Байкала — провал в подземное (подводное) цар­ство мертвых. Вход туда охранял страшный великан, похожий на дракона, имевший на голове острые рога. Согнув громадное тело в «девять изгибов», он вытягивал залитые кровью руки и за­гонял в ад души умерших. В поэме «Призывание души» одно­го древнекитайского поэта по этому поводу есть такие строки: «Душа, вернись, вернись, душа! Не опускайся в столицу мрака. Там изгибаемая Ту-бо девятью изгибами. Острей его рога всего на свете. Его спина толста и пальцы в крови, и за людьми гонять­ся любит он». Китайские иероглифы ту — «земля» и бо — «ша­ман» дают представление об ипостаси драконоподобного чудо­вища: в основе лежит одна из функций сибирских шаманов «со­провождать» души умерших в царство теней, типа перевозчи­ка Харона через реку мертвых или собаки Цербера, охранителя врат ада из древнегреческих мифов.

Есть основание полагать, что страшный образ дракона, охра­няющего вход в мифическое царство мертвых в морской пучи­не Байкала, не придуман древнекитайскими авторами, а «сле­плен», так сказать, с натуры, со слов местных поморов. Он уди­вительно напоминает грозного владыку сибирского водоема из шаманского фольклора, например, тех же западных бурят — потомков курыкан. Его имя Лусуд-хан или Уhа-Лобсон-хан даже без фольклорного описания образа представляет существо в чу­довищной драконоподобной ипостаси от слова лу — «дракон», су — «вода», хан — «царь, владыка, хозяин». Отсюда букваль­ный перевод «водяной дракон — хозяин» Байкала. Второе имя еще определеннее раскрывает «водяное» происхождение драко­на Уhа (Уhан) — «водяной», доводя смысл практически до тав­тологии. Есть указание и на то, что Уhан-Лобсон-хан является грозной владыкой не только водных глубин Байкала, но и бро­саемых туда человеческих жертв.

Происхождение других чудовищных владык морской пучи­ны Байкала, так или иначе, связано с образом мифического дра­кона, причем для усиления такого понятия зачастую говорят не только о рогах, присущих только азиатским драконам, но и о многоголовье. В бурятском героическом эпосе «Еренсей», к при­меру, это чудовище «с рогами, как пять жердей» названо мангатхаем. В сказке «Хан-Гужир» Тальян-шара мангатхай, выныри­вающий из глубин водоема, имел 58 голов. В этой же сказке упо­минается какой-то двадцатиголовый змей Хорто Шарта, выходя­щий из морской пучины и съедающий плавающих птиц, а так­же летучий змей, похожий на птицу-человека. В сказке «Девица Тэбэк-Гогон абаха» героиня встречается с пятидесятивосьмиголовым Тангил-шара мангатхаем на берегу моря, но на этот раз чудовище выходит из такой глухой тайги, что в ней не могла ни змея проползти, ни росомаха пробежать.

Появление драконоподобных чудовищ всегда сопровожда­ется страшными природными стихиями. Сказка «Хан-Гужир» красноречиво передает такую сцену. У подданных царя Гули Тальян-шара мангатхай угоняет скот и поедает людей. Он выхо­дит из глубин «желто-молочного» моря, и всякий раз перед его появлением на поверхности воды поднимаются огромные вол­ны и возникает желтая пена. В сказках «Охотник», «Дурак-сын и волшебный перстень» сообщается, что везде, где появлялся ман­гатхай, на землю падал ядовитый желтый туман, от которого за­сыхали деревья и дохли звери. Появление на поверхности воды двадцатипятиголового змея Харто-Шарта всегда сопровожда­лось сильными морскими штормами и белой пеной.

Древнекитайские известия расширяют перечень мифологи­ческих образов духов-божеств Байкала. По одному из вариан­тов, бог Северного моря Юй-цань иногда появляется восседаю­щим на паре драконов. Перевод иероглифа дает представление, что это существо имело «рыбье тело», а второе его тлъля Юан-минь уточняет: она была в первоначальной ипостаси «большой рыбой». Третье же имя — Гунь — совершенно отчетливо рису­ет ее «рыбой-китом».

Кит этот был поистине огромен, «нельзя даже сказать, во сколько тысяч ли». Но иногда с ним творилось нечто невероят­ное. Он мог вдруг ни с того не с сего закачаться и превратиться в птицу Пэн — огромного злого феникса. Когда у птицы-кита на­ступали моменты гнева, при котором Юй-цань вылетал из моря в образе духа ветра, два его черных крыла затмевали небо от го­ризонта до горизонта наподобие туч. Взмахи этих крыльев под­нимали страшный ураган и огромные, доходящие до неба, мор­ские волны. Ревущий и стонущий, леденящий и пронизываю­щий до костей северный ветер доходил и до теплых земель юга, неся снега, болезни и смерть.

Самое интересное заключается в том, что и образ хана, бы­товавший у древних курыкан Прибайкалья, дошел в ярком вы­ражении у их потомков в лице якутов и бурят. В якутском эпо­се говорится, что в преисподней Байкала живет «гибель-дракон-рыба с чешуею назад, с плавниками наоборот» или «гибель-ерш-рыба с жабрами назад, с чешуею навыворот». О страшной рыбе-драконе Абарге в бурятских преданиях сохранился целый ряд сюжетов. Обитая, якобы в черных глубинах Байкала, она по­ражала воображение своими громадными размерами (способ­ностью ложиться поперек озера от берега до берега) и особенно широко разверстой зубастой пастью:

На дне молочного моря                                           

С тринадцатью плавниками                                

Большая рыба Абарга —

Ездовое животное                                                   

Уhан-Лобсона.

В бурятской мифологии есть также образ Абарга-загаhан-рыбы большой величины — прародительницы и царицы всех рыб или Абарги-могое — прародительницы и царицы всех змей.

У мангатхая из сказки «Лодой-Мэргэн» есть единственный помощник — огромная чудовищная рыба Мажин, являвшаяся дядей (?) по отношению к первому. Существо, впрочем, очень распространенное в древнем бурятском фольклоре и вне связи с драконами. Зажав во время схватки на берегу моря пастуха  Борболдоя, владыка морской пучины такими словами призыва­ет рыбу, стараясь обрадовать ее вкусной пищей:

Огромное чудовище-рыба

Мажин,

Дядя мой, поближе

Прислушайся!

Большеротый мой,

Раскрой рот!

Большеротый мой,

Раскрой пасть!

Брошу я тебе такое, что

В желудке твоем даже

Донышка не покроет,

А пищевода твоего

Даже не пощекочет.

«И только, было, собрался он пастуха Борболдоя кинуть в море, — повествует сказка, — как пастух Борболдой вырвался из подмышки и бросил в воду самого мангатхая. Мангатхай по­плыл по морю черному — оно забурлило; поплыл по морю си­нему — оно зашумело. И когда он совсем был близко к берегу, рыба-чудовище проглотила его».

Привлекает внимание и тот интересный факт, что древние китайские информаторы помещали вход в подводный потусто­ронний мир в районе острова Ольхон, а точнее — в Малом море или близ мыса Ижимей. Случайность ли это? Оказывается, и тут мы встречаемся с географической закономерностью абсолют­ного числа размещения курыканских кладбищ именно здесь, в компактном месте побережья Байкала. Из изученных 542 мо­гил 486 (или 86,35%) находятся в Приольхонье. Как полагает Б.Б. Дашибалов, высокая концентрация курыканских захороне­ний вокруг острова Ольхон может свидетельствовать об общем культовом месте, где могли собираться представители различ­ных родовых групп, объединяемые общеплеменным сакральным центром. Конечно, довольно необычно считать Приольхонье единым местом захоронения курыкан Прибайкалья, но боль­ше в иных уголках Восточной Сибири погребений практиче­ски нет, и этот странный факт опровергнуть пока невозмож­но. А при связи с древнекитай­скими известиями о наземно-подводном мире упокоения умерших курыкан на остро­ве Ольхон (где, кстати, в камен­ном жилище-пещере жил вла­дыка Северного моря и, надо думать, охранитель страшно­го входа в царство теней) тео­рия эта получает философское обоснование. И уж совсем любо­пытно то, что здесь же буряты- шаманисты размещают жительство Эрлиг Номон-хана — влады­ки нижнего мира умерших предков. Его птицеобразный брат Хан Хото-баабап (существо, известное в мифологии якутов как : хозяин Ольхона и всего Байкала) помогал ему отправлять в темницу загробного мира души умерших людей. Из свиты Эрлиг-хана шаман Эдимхэ-боо также занимался «умерщвлением» лю­дей путем поклонения их греховных душ и препровождением их в преисподнюю. Кстати, согласно древней бурятской мифо­логии, этот вход в подземный мир именуется «ухэли уудан» — дословно «ворота смерти», возврата через которые обратно нет. Я не думаю, что все удивительные факты совпадения древних и более поздних по времени сведений о якобы именующемся в районе острова Ольхон страшном входе в подземно-подводное царство умерших предков являются простой случайностью. Дело,   скорее  всего,   в  бытовании  древнейшего  религиозно-мифологического представления курыканских поморов, отго­лоски которого дошли до наших дней в старинном шаманском фольклоре их потомков в лице якутов и западных бурят.

Назад в раздел