Выло это в стародавнее время. Жил на свете батрак-сирота Уншэхэн, такой бедный, что и рассказать трудно ‑ ничего-то у него не было: ни одежды, чтобы прикрыть голую спину, ни куска хлеба, чтобы положить в голодный рот. Только одно богатство имел Уншэхэн ‑ сильные работящие руки. Целый год батрачил он у жестокого богача Хартагай-хана, делал самую трудную работу, а когда попросил плату, хан вытолкал его из своей юрты.
‑ Иди, подыхай с голоду, ‑ сказал жестокий хан и раскатисто рассмеялся.
Уншэхэн ушел в степь, стал думать, как ему быть, горевать о несчастной судьбе. Думал, думал и ничего не придумал. Встал и поплелся к проклятому хану: доброго хозяина не найдешь, а есть и жить надо.
Еще год пробатрачил Уншэхэн у Хартагай-хана. Заплатил хан за весь год одну-единственную копейку. Повертел Уншэхэн монету в руках, усмехнулся: «То ли радоваться, что слишком много, то ли обижаться, что слишком мало. Что бы сделать с этим богатством?» Пришел он на берег Байкала, размахнулся, бросил копейку в морские волны и загадал:
‑ Если выплывет копейка из пучины, значит, будет мне счастье в жизни. Ну, а если потонет ‑ и дальше мыкать горе...
Утонула копейка в волнах Байкала.
Нечего делать, пришел Уншэхэн домой, лег на старую коровью шкуру, которая служила ему постелью, и снова загоревал: «Лучше уж смерть, чем такая собачья жизнь...» И решил он умереть.
Долго лежал, дожидался смерти, но смерть не приходила. Вздохнул Уншэхэн, поднялся и зашагал, сгорбившись, к своему старому хозяину.
Минул год. Хан дал батраку две копейки. Уншэхэн пригорюнился и пошел на берег Байкала посидеть на сыпучем песке, смахнул набежавшую слезу. Встал и бросил в морские волны обе копейки.
‑ Если быть мне счастливым, пусть выплывут мои копейки с морского дна...
Но и эти копейки утонули...
Батрак повесил голову: не видать ему светлых дней... Пришло, видно, время смерти.
Много дней лежал он в своей жалкой юрте. Исхудал, живот ввалился и прилип к позвоночнику, ребра вот-вот прорвут кожу. А смерть не приходила. И решил он опять испытать судьбу.
Еще год проработал у Хартагай-хана. Хозяин пожаловал за это три копейки. Батрак отнес их на берег и бросил в Байкал.
‑ О море, море, ‑ сказал он. ‑ Если не на что надеяться мне в жизни, пусть монеты потонут. А если суждено счастье, пусть выплывут.
Море не отвечало. Только волны с шумом накатывались на берег, дробясь о прибрежные скалы, да высоко в небе заливался жаворонок. Уншэхэн присел на камень, потом опустился па песок, горячий от ласкового солнышка, задремал, а жаворонок все пел и пел. И голос его звенел и переливался, как звуки хура и лимбы. Высоко, наверно, залетел жаворонок! Батрак открыл глаза и обмер: седые волны перекатывались на Байкале, поднимаясь до могучих скал. А на пенистом гребне самой высокой волны сверкали в жемчужных брызгах три яркие большие звезды. «Что за чудо?» ‑ подумал Уншэхэн. Он присмотрелся и вдруг понял, что это не звезды сияют в морской пене, а его монеты горят, переливаются драгоценным огнем на гребне седой волны.
Не успел батрак опомниться от удивления, как Байкал забурлил, закипел до самого дна, к синему небу поднялся водяной столб, ударился о летучее облако и рассыпался мелкими брызгами. Из пены и брызг вышел хозяин Байкала, зашагал по притихшей воде.
‑ Ты, кажется, хороший человек, ‑ заговорил хозяин Байкала. ‑ Три года отдаешь мне свои труды... Пожалуй, я возьму тебя в зятья. Дочка у меня на выданье...
И опять закипело море, заметались волны. Водяной вихрь подхватил Уншэхэна. Он от страха закрыл глаза, а когда пришел в себя, то оказался в прекрасном дворце, на мягкой постели, под шелковым синим одеялом. Приподнявшись на локте, увидел дочь Байкала, свою нареченную красавицу жену. Она сидела у окна и шила золотой иголкой шубку из шкуры молодой серебристой нерпы. Уншэхэн и его жена крепко полюбили друг друга. Началась у них счастливая жизнь.
Вставало солнце, сменяясь ночной тьмой, проходили дни, сменяясь ночами...
По всей земле прокатился слух, что батрак-сирота нашел себе красавицу жену. Услышал об этом и Харжа-Мина, сын злобного Хартагай-хана. Он сказал, посмеиваясь:
‑ Посмотрю, что за диво... Если и впрямь хороша ‑ отберу... Харжа-Мина добрался до дворца хозяина Байкала, отворил тяжелую дверь и замер на пороге, пораженный красотой молодой женщины. Он простоял день, простоял вечер, а когда пошел домой, всю дорогу думал, как обмануть Уншэхэна и отобрать у него жену.
‑ Не могу без нее жить,‑ сказал он отцу. ‑ Что хочешь делай, а чтобы она была моей...
‑ Что ты, сын... Уншэхэн подобру не отдаст. Я найду тебе другую, еще краше...
‑ Не хочу другую! ‑ закричал Харжа-Мина. ‑ Подавайте мне жену Уншэхэна! Иначе повешусь, не жить мне без нее!
Он схватил ременную веревку и выбежал из юрты. Старый хан подоткнул полы своего халата и бросился догонять сына. Он настиг его уже на холме, недалеко от березы с сухими сучьями.
‑ Ладно, ‑ проговорил хан испуганно, ‑ я достану тебе эту красавицу... Брось веревку, идем домой.
На следующий день хан приказал привести к себе Уншэхэна и сурово сказал ему:
‑ Ты, голодранец, незаконно завладел дочерью хозяина моря. Она предназначена в жены моему Харжа-Мину... Я могу запороть тебя плетьми, могу посадить на кол, могу отрубить тебе голову. Но я добрый и милостивый. Так и быть, живи... И с бабенкой поступлю по справедливости: она достанется в жены тому из вас, кто окажется умнее и хитрее. Три дня ты будешь прятаться от моего сына, он станет тебя искать, потом он будет прятаться три дня, а ты его будешь искать... Кто выйдет победителем, тот и заберет себе дочь хозяина Байкала. Понял? Иди... Да помалкивай, а то хуже будет.
Уншэхэн понурил голову и поплелся домой. Плохое задумал хан... Отнимет любимую жену... Кому пожаловаться?.. Нет на свете человека сильнее Хартагай-хана. Его, говорят, даже черти ‑ шудхэры побаиваются, делают все, что он скажет.
Уншэхэн все рассказал своей жене.
‑ Отнимет, разобьет наше счастье жестокий хан... Не сказать ли твоему отцу?
‑ Отец велел нам жить своим умом,‑ ответила жена.‑ Но ты не печалься. Не разлучить нас хану, только слушайся меня во всем.
Уншэхэн повеселел, глаза заблестели, он вздохнул полной грудью. Но скоро опять приуныл:
‑ Дорогая жена, ты не знаешь, сколько злобы у хана... Законы его несправедливы и жестоки. Хан дружит с чертями, со всякой поганью. Он не остановится перед черным делом.
‑ У нас тоже найдутся друзья! Успокойся...
Рано утром, когда только-только поднялось солнце, ясное, умытое прозрачной байкальской водой, жена батрака вышла на берег, протянула к Байкалу свои белые руки и запела песню. Она пела о любви, чтобы добрые обитатели родного моря научили ее уму и дали ей силы для борьбы с ханом.
Потом она поклонилась высоким величавым скалам, и горное эхо повторило каждое слово ее песни, трижды простонала в ущельях ее мольба: «Добрые жители гор, помогите мне с Уншэхэном одолеть жестокого хана!»
Потом она повернулась лицом к дремучей густой тайге, и могучие кедры протянули ветви навстречу ее песне...
Из седых пучин Байкала поднялся мудрый осетр, такой старый, что на спине у него выросли зеленые водоросли. Он приплыл к берегу, к молодой женщине. Белокрылая байкальская чайка опустилась на ее плечо. Тонконогая кабарга прибежала с крутых каменистых скал, горный орел спустился со снеговых вершин, золотая лиса и пугливый соболь пришли из глухой тайги...
Жена Уншэхэна рассказала им о своем горе, попросила:
‑ Научите меня, помогите мне...
Осетр дал ей волшебный морской цветок, чайка ‑ перо из своего крыла, кабарга ‑ солнечный камушек с высокой скалы, лисица и соболь сказали заповедное таежное слово. Уншэхэн еще спал, когда жена вернулась домой. Она разбудила его с радостью:
‑ Наши друзья научили меня, как провести хана!
Скоро пришел Харжа-Мина. Оглядел комнату, перерыл и перетряс все вещи
‑ не нашел Уншэхэна. Вышел во двор, облазил все углы, снова вернулся в дом.
‑ От меня не скроешься! ‑ кричал ханский сын и в бессильной ярости топал ногами. ‑ Я тебя под землей найду!
А Уншэхэн был здесь же, слушал да про себя посмеивался. Жена превратила его в метлу, и он стоял в уголке, у порога.
На второй день Харжа-Мина пришел еще раньше. Жена Уншэхэна увидела его в окно ‑ идет, шарит по двору глазами. Она быстренько превратила мужа в наперсток и села пришивать к унтам новые подошвы.
Харжа-Мина искал, искал... Халат на нем стал мокрый от пота, глаза ‑ красные от злобы. Когда солнце скрылось за дальним хребтом, Харжа-Мина выругался и ушел, хлопнув дверью. На третий день Харжа-Мина снова все в доме перевернул вверх дном... В колодец заглядывал, неподалеку речка текла ‑ на дне искал. Нигде не нашел. А Уншэхэн был здесь же ‑ жена превратила его в огниво и положила на полку с посудой.
Наступил вечер. Харжа-Мина заскрипел зубами.
‑ Пусть твой голодранец завтра приходит искать меня, ‑ сказал он жене Уншэхэна. ‑ Еще поглядим, кто победит, кому ты достанешься...
Харжа-Мина пришел домой, схватился за голову, закричал:
‑ Не нашел его, не сумел! Прячьте меня завтра получите, а то все пропало! Удавлюсь!
Когда солнце совсем ушло за Байкал, отец Харжа-Мина, старый Хартагай-хан, добрался до вонючего болота, вскарабкался на кочку и завыл, застонал хриплым голосом.
Из болота вылезла толстая пучеглазая жаба, из тайги вышел ободранный, тощий волк, со скалы приползла ядовитая змея, откуда-то сверху спустилась зловещая птица ули. Она дала ему грязное перо из своего хвоста, змея ‑ зеленой ядовитой слюны, волк сказал хану колдовское слово...
Хартагай-хан шел домой, посмеивался: «Пусть теперь сунется Уншэхэн, попробует найти моего сына!»
Харжа-Мина все еще плакал, рвал на себе волосы. Старый Хартагай-хан сказал ему:
‑ Не ори, дурная голова. Не отыщет тебя голодранец. У нас есть верные помощники. Тебе дочь Байкала достанется.
Настало утро нового дня. На заре, когда просыпается мир, запевают птицы и ласково щебечет ветерок, жена Уншэхэна вышла на берег Байкала, поднесла к губам чудесный морской цветок, провела по своим глазам пером белокрылой чайки, повернула на ладони солнечный камушек с высокой скалы, прошептала заповедное таежное слово. Камушек засверкал, заблестел, как маленькое волшебное зеркальце. Она склонилась над ним и увидела юрту ненавистного Хартагай-хана, злобное лицо Харжа-Мина.
Все рассказал и показал солнечный камушек. Жена Уншэхэна вернулась домой, разбудила мужа.
‑ Иди к Хартагай-хану, ‑ сказала она. ‑ Во дворе на тебя кинется целая свора собак. Ты поймай за хвост и ударь о землю собаку, которая будет находиться позади всех.
Уншэхэн так и сделал. Когда свора кинулась на него с лаем, он схватил за хвост собаку, находившуюся сзади всех. Только собрался ударить о землю, как она закричала голосом Харжа-Мина:
‑ Ой, отпусти! Ой, убьешь! Уншэхэн отпустил и сказал со смехом:
‑ Завтра прячься лучше. Найду ‑ не помилую.
Уншэхэн пришел во второй раз. Он не стал заходить в юрту, остановился у трех молодых осин, которые росли рядом.
‑ Какие славные осины, ‑ проговорил он вслух. ‑ Отрежу веточку, посажу у своего дома.
Уншэхэн вытащил нож и отрезал...
‑ Ой, ой, ой! ‑ закричала осина голосом Харжа-Мина. ‑ Проклятый, ты отрезал мне палец!
В последний раз пришел Уншэхэн к Хартагай-хану. Опять не зашел в юрту, а отправился к ханскому табуну, заарканил черного жеребца, вскочил на него. До тех пор гонял по степи, пока жеребец не покрылся белой пеной, до тех пор хлестал, пока жеребец не взмолился человеческим голосом:
‑ Смилуйся, Уншэхэн, жестокий ты человек! Засек чуть не до смерти. Ведь я же Харжа-Мина.
‑ Ха-ха-ха! ‑ рассмеялся Уншэхэн. ‑ А я и не знал, что на своем друге скачу! Вскоре все вокруг узнали о позоре ханского сына, он стал общим посмешищем. Хартагай-хан рассвирепел и решил отомстить Уншэхэну.
‑ Приведите ко мне этого голодранца! ‑ приказал хан своим слугам. Уншэхэна привели. Хартагай-хан взглянул на него дикими глазами и
закричал:
‑ Убью! Моего сына осрамил... Если не выполнишь мою волю ‑ отберу жену, а тебя посажу на кол. Слышишь?
‑ Слышу,‑ ответил Уншэхэн. ‑ Какая будет ваша воля? Хан стукнул кулаком по колену и прохрипел:
‑ Завтра же принеси мне что-нибудь достойное удивления, иначе ‑ прощайся с жизнью.
Встревоженный Уншэхэн пришел домой, рассказал жене о новой затее хана.
‑ Успокойся, ‑ сказала ему жена. ‑ Все будет хорошо. Когда пойдешь к хану, на пороге найдешь ворону с перебитым крылом. Ее и отнеси.
Уншэхэн нашел ворону, принес к хану, положил перед ним на стол.
‑ Светлейший хан, ничего, более достойного удивления, я не нашел. Хартагай-хан даже подскочил на месте.
‑ Что? ‑ закричал он. ‑ Ты насмехаешься надо мной? Хотел удивить меня этой дохлятиной? Не потерплю! Эй, слуги, зовите сюда всех нойонов!
В ханскую юрту собрались самые важные нойоны. Они кланялись и в страхе повторяли:
‑ О, высокородный хан... Смиренно ждем ваших мудрых повелений. Хартагай-хан ткнул пальцем в сторону Уншэхэна и проговорил, задыхаясь от бешенства:
‑ Посадить негодяя на кол. ‑ Потом показал на ворону: ‑ Утопить в реке.‑ Передохнул и зловещим голосом закончил:
‑ А дочку хозяина Байкала привести моему сыну... Сын хана захохотал, завизжал от радости:
‑ На кол его, на кол! А жену мне! Аи, какой справедливый хан-отец!
Нойоны и слуги бросились выполнять повеление хана. Только протянули руки к вороне, она подпрыгнула на столе, каркнула страшным голосом: «Карр!» ‑ и вдруг, вспыхнув жарким пламенем, кинулась на Хартагай-хана. Хан, его сын и все нойоны тут же превратились в пепел. Только батрак Уншэхэн остался живой-невредимый.
Все подданные Хартагай-хана собрались на то место, где была сгоревшая ханская юрта, и три дня от радости танцевали и пели веселые песни. А Уншэхэн со своей красавицей женой потом много-много лет жил дружно и счастливо.
