Eng | Рус | Буряад
 На главную 
 Новости 
 Районы Бурятии 
 О проекте 

Главная / Каталог книг / Электронная библиотека / Озеро Байкал

Разделы сайта

Запомнить меня на этом компьютере
  Забыли свой пароль?
  Регистрация

Погода

 

Законодательство


КонсультантПлюс

Гарант

Кодекс

Российская газета: Документы



Не менее полезные ссылки 


НОЦ Байкал

Галазий Г. Байкал в вопросах и ответах

Природа Байкала

Природа России: национальный портал

Министерство природных ресурсов РФ


Рейтинг@Mail.ru

  

Яндекс цитирования Яндекс.Метрика

Один из первых

Автор:  Серова О.
Источник:  Свет над Байкалом. - 1958. - № 6. - С.134-138.

Возок получился на славу, хорош и удобен. По-существу это была деревян­ная, крепко сколоченная юрта, обтяну­тая плотным войлоком и ловко прикре­пленная к саням.

Внутри нее стояла железная печур­ка, столик и наглухо укрепленные ле­жанки.

   Ну вот, Виктор, готова наша оби­тель, теперь ни стужа, ни    ветер,    нам не страшны, ‑ сказал высокий, хорошо сложенный молодой человек.    Был    он светел лицом, белокур, синеглаз.

Тот, кого он назвал Виктором, пле­чистый великан, сидел на корточках и большими сильными руками пробовал крепления саней.

   Ничего и якорь выдержат,‑ про­басил он и   облегченно   вздохнул.

   Завтра же и опробуем на Байка­ле, как ты думаешь, Бенедикт?

   Разумеется,   каждая   минута     до­рога.   Пойдем снаряжаться.

...А на утро можно было видеть, как чалая лошаденка везла санный возок, крытый войлоком. За санями бежали деревенские ребятишки и весело его подталкивали.

Это необычное шествие происходило зимою 1868 года, в таежном селении Култук, растянувшемся вдоль Байкала у лесистого и высочайшего хребта Вос­точной   Сибири Хамар-Дабана.

Владельцы возка, смутившие спокой­ствие старожилов, были ученые-зоологи, ссыльные поселенцы, профессор Бене­дикт Иванович Дыбовский и Виктор Александрович Годлевский, сосланные в Сибирь за участие в польском революционном   восстании   1863   года.

Вот что говорит о себе Дыбовский в своей автобиографии, написанной впоследствии для одного из научных сборников.

«Я, доктор Бенедикт Дыбовский, сын Яна и Соломен, урожденный Пржисетский, родился в Литве в 1835 году, среднее образование мною   получено в Минской гимназии. Высшее ‑ в Дерптском университете на медицинском и естественном (отдел зоологии) факуль­тетах.

В 1858 году я был награжден золо­той медалью за сочинение, написанное на тему из естественной истории. Вслед­ствие выполнения обязанностей секун­данта при дуэли Панковского мне пришлось оставить Дерпт и переехать в Бреславль.

Вскоре, однако, я перебрался в Бер­лин, где получил степень доктора и за­щитил диссертацию зоофизиологического содержания.

С целью держать вновь экзамен на степень доктора медицины и защищать диссертацию на тему об ихтиологиче­ской фауне в Лифляндии,‑ я снова возвратился из-за границы в Дерпт, пос­ле чего, получивши приглашение на за­нятие должности профессора в Краков­ском университете, вторично отправил­ся за границу. Обстоятельства чисто по­литического характера помешали мне получить это назначение и я снова воз­вратился в Россию где и занял долж­ность адъюнкта по кафедре зоологии в бывшем Варшавском университете. Занимал я эту должность до того вре­мени, пока «волею судеб» не был за­брошен в девственные еще тогда места Восточной Сибири...»

В «статейном списке» ссыльного Бе­недикта Дыбовского, в графе «преж­нее состояние, вина и наказание» ука­зано, что, Бенедикт Иванович Дыбов­ский из дворян, бывший профессор Вар­шавской главной школы; за дозволение секретарям высших революционных властей в Варшаве собираться в ауди­тории, лишен всех прав, состояния и сослан на каторжные работы на 12 лет». Вот, казалось, почти все, что было известно из официальных бумаг ученого и политического ссыльного Бе­недикта Дыбовского. Там не было на­писано о том, что Бенедикт Дыбовский во время польского восстания оказывал врачебную помощь раненым повстан­цам; там неизвестно было, как шли в далекую Сибирь политические, насколь­ко ужасен был этапный путь и весь ар­сенал унижений, специально выдуман­ный жандармерией для духовной пытки политических ссыльных...

Но все это было уже позади. В док­ладной записке на имя Иркутского ге­нерал-губернатора, Дыбовский просил разрешить ему и его другу Годлевско­му поездку на Амур, с тем, чтобы за­кончить полное изучение ихтиофауны Востока и Сибири.

Губернатор наложил резолюцию: «Пусть обратит свою деятельность на озеро Байкал. Перевести его в Иркут­скую губернию, а труды передать Гео­графическому обществу». О какой-либо материальной помощи ученым не могло быть и речи, а кусок хлеба они должны были добывать себе врачеванием.

И вот в начале 1868 года ученые прибывают в село Култук. Селение бы­ло небольшое, всего двадцать пять дво­ров. Вокруг ‑ тайга и громады Хамар-Дабана, вплотную окружившие поселок; перед глазами ‑ ледяная ширь Байкала.

 «Когда-нибудь,‑ мечтал Дыбовский, ‑ вот у этого лесистого подножья горы выстроится высокое белое здание с ко­роткой надписью «Озероводческая стан­ция». Это будет, непременно будет, а пока нужно было работать, работать и работать».

Радостные, возбужденные возвраща­лись друзья домой после недельного пребывания на льду Байкала.

   Это что-то изумительное!‑ делил­ся Дыбовский    с    хозяином    квартиры Пермикиным,     скромным    интеллигент­ным человеком,   обремененным служеб­ными   обязанностями,‑ представьте, как удивятся наши коллеги   из Сибирского отдела   Географического общества, если мы расскажем о богатстве низшей фау­ны Байкала.

   Почему же   удивятся?‑ не понял Пермикин.

‑ Видите ли, когда мы направля­лись сюда, то в Иркутске нам пророчили неудачу, конечно, не потому, что не до­веряли, а просто в Обществе устойчиво главенствовал авторитет Густава Радде. Я не спорю, его зоологические иссле­дования побережья Байкала и других мест Восточной Сибири блестящи, но в изучении водной фауны Радде оказал­ся слепцом. Как он мог придти к лож­ному выводу о бедности вод Байкала низшими организмами, как он мог так заблуждаться, когда стоило только по­смотреть на уловы омуля и все бы ста­ло ясным! Чем же спрашивается, долж­ны питаться рыбные стада, если не бу­дет   фауны   безпозвоночных?

Дыбовский решил доказать Сибирско­му отделению Русского Географическо­го общества,   что мнение Радде   о бедности низшей фауны Байкала не сос­тоятельно. Для этого ученый обобщает свои изучения донной фауны Байкала, продолжает промер глубин, ведет наб­людения за температурным режимом и уровнем, определяет состав грунтов, уз­нает, существуют ли незамерзающие места на Байкале.

Работали исследователи с огромным напряжением и в конце февраля высла­ли в Иркутск первую богатую партию байкальских ракообразных и моллюс­ков.

Большие затруднения испытывали исследователи при измерении глубин. Их не удовлетворял старый рыбачий метод измерения глубин канатом с гру­зилом.

   Не то!‑ говорил Дыбовский свое­му   другу,‑ после очередной    попытки уточнить и облегчить методику измере­ния глубин,‑ этак мы не сможем   до­вести работу до конца, так как глубина Байкала все увеличивается   и увеличи­вается.

Помогла случайность. Как-то утром хозяйка квартиры купила мороженую рыбу и решила ее перевесить на кантаре.  При этом присутствовал Дыбов­ский.

   Виктор,    Виктор!‑ вдруг     закри­чал он.

Годлевский даже испугался, думая не случилось ли что-нибудь с другом.

   Послушай, я   нашел способ изме­рения глубины... Господи!    Да   как это нам раньше в голову не пришло, просто­та и точность какая!...

   Постой, о чем ты?.. Чему ты так радуешься,    понять не   могу,‑ говорил спросонья Годлевский

   Вот   смотри,     возьмем   бечеву   и лот; коль скоро лот достигнет дна, вы­пущенная   вглубь   бечева станет    легче именно настолько, насколько, весит гру­зило. А чтобы найти момент этого облег­чения,   который трудно   уловить рукой, мы устроим нечто   подобное    простому кантарю. Стрелка кантаря и укажет нам искомый момент облегчения   а значит и дна ‑ причем самым   точнейшим   обра­зом.

   Понятно,‑ сказал     Виктор Алек­сандрович,‑ в простоте ‑ сила... Очень остроумно, очень!

   Конечно,‑ продолжал Дыбовский, ‑ мы усовершенствуем    этот     прибор; по-видимому, придется пользоваться по­плавками на больших глубинах, но глав­ное начать, начать!..

Ученые соорудили свой прибор, кото­рый они прозвали глубомером.

Осень и зиму 1869‑1870 годов Ды­бовский продолжает исследование фау­ны и глубины Байкала. Об этой поре своей деятельности он пишет:

«Изучение фауны Байкала не только представляет интерес для систематиче­ской зоологии, обогащая ее новыми ви­дами, но и дает возможность подтвердить фактами новые воззрения на животный мир по теооии перерождения    ви­дов».

18 декабря 1869 года правитель дел Восточно-Сибирского отдела Усольцев получил письмо от байкальских иссле­дователей.

«Милостивый государь! Странно и непонятно, каким образом могло так долго удержаться мнение, составившееся на основании поверх­ностных наблюдений первых естество­испытателей прошедшего столетия на счет бедности фауны низших организ­мов в Байкале, и каким образом оно могло в научном мире упрочиться и на­ходить постоянное подтверждение в от­четах натуралистов, путешествующих с ученой целью изучить фауну Байкала; это тем удивительно, что один уже факт нахождения миллионов омулей и иных рыб, добываемых всякий год, дол­жен был привести к тому логическому заключению, что рыбы без пищи сущест­вовать не могут и чтобы вырастить та­кое громадное количество рыбы, необ­ходимы миллиарды низших животных. Это обстоятельство было, однако, упу­щено из виду, и мы до последнего вре­мени встречаем жалобы на бедность низших организмов.

...Одним словом, богатство животных так велико, что без всякого преувели­чения можно сказать, что дно Байкала кишит такой жизнью, которую едва ли можно встретить в южных морях.

Вследствие исключительности нашего положения, зоологические изыскания Байкала должны были ограничиться весьма тесными пределами. Однако и тут нам удалось открыть ракообразных вместо имевшихся шести видов‑шесть­десят, вместо четырех видов моллюс­ков ‑ тридцать, вместо тринадцати ви­дов рыб ‑ двадцать один и т. д.

...Мы не можем даже представить,‑ когда покончим с открытием новых форм, ибо следует принять во внимание, что мы до сих пор успели познакомить­ся только лишь с ближайшими окрест­ностями Култука и ловили летом на глубине пятидесяти саженей. Однако низшая фауна распространена повсе­местно до 500 и больше сажен.

Мы не только были поражены фау­ной Байкала, но также и фауной его прибрежий   (особенно птиц).

Сто сорок девять видов птиц мы при­бавили для Байкала и сто семнадцать для Иркутской губернии.

Прибайкальская фауна вполне может соперничать с фауной Средней и Юж­ной полосы Европы. Мы нашли виды не только новые, но и расширили ареал их распространения по Восточной Си­бири: журавль монах, мухоловка жел­тая, мухоловка сибирская, пеночка эверсмана, голубой соловей и кукушка ав­стрийская и много других форм, новых для фауны   Восточной Сибири.

Мы не знали, что у нас водится орлан-долгохвост, найденный Палласом на берегу Волги,   ястреб,   известный до   сих  пор на о. Яве.

Мы собрали коллекцию насекомых 18 тысяч особей и гербарий прибайкаль­ских растений. Это пока только первые наши сообщения без особых выводов, что не составляет обязанность данного сообщения. Мы желаем только показать, что озеро Байкал во всяком отношении заслуживает самого всестороннего изу­чения, и для разрешения весьма многих научных вопросов представляет самую надежную почву; приведением вышеиз­ложенных фактов мы желали бы оправ­дать предчувствие ученого мира о гро­мадном научном значении исследования Байкала, предчувствием, сохранившим­ся непоколебимым по настоящее время, помимо всех противоречащих ему из­вестий, привозимых путешественниками, дарившими этот бассейн своим внима­нием только мимоходом.

Б. Дыбовский и В. Годлевский. 18 декабря 1869 года».

За первым сообщением Дыбовского и Годлевского следует обстоятельный труд, вполне, оправдывающий предчув­ствие ученого мира о громадном значе­нии полного исследования Байкала. Этот труд называется «Этюды Юго-Западной оконечности Байкала». В нем подводит­ся итог трудов ученых за два года ра­боты. Байкальские исследователи от­крыли за это время в озере много до­полнительных видов ракообразных и в прибрежьях Байкала пятьдесят один вид млекопитающих, что составило одну треть всех млекопитающих открытых в то время в Европе и одну десятую всех видов, встречающихся в Азии.

Замечательный прибор ‑ глубомер, изобретение Дыбовского и Годлевского, разбил мнение о неизмеримости глубин Байкала. 1373 метра ‑ вот глубина, которую удалось установить ученым своим самодельным прибором.

Ученые вели тщательные наблюдения не только над водной фауной Байкала, но и над климатическими и гидрографи­ческими особенностями этого бассейна.

«Само собой разумеется,‑ пишут они в своих «Этюдах»,‑ нельзя оставить без внимания изучение климата этого края, как такого элемента, который придает существенный характер мест­ности и отражается как в формах жи­вотного и растительного царства, так и географическом их распределении. Приведенные в ясность климатические особенности Восточной Сибири связаны не только с важнейшим интересом нау­ки, но и весьма важны в практическом отношении, как руководящая нить в деле устройства хозяйственного быта жителей ее».

Первые экспонаты ракообразных, присланные в Географическое общество Иркутска, почвенные монолиты, снабженные сообщением об изумительных находках на озере Байкал,‑ все это   заставляет     Сибирское     отделение Общества обратить серьезное внимание на култукских исследователей и убедить­ся, наконец, в несостоятельности теории Радде. Нужно было исправлять заблуж­дения, и Географическое Общество спе­шит оказать поддержку Дыбовскому и его товарищу. Лед тронулся... На пер­вый случай Общество снабжает бай­кальских ученых семьюдесятью рубля­ми денег на приобретение спирта, посу­ды и передает им приборы для метео­рологических наблюдений.

В те годы это было большим под­спорьем для пионеров науки.

Открытия первых исследователей вод Байкала были поразительны. Они явили науке совершенно новые, до сих пор неизвестные виды. Более того, в озе­ре обнаружились такие формы, присут­ствия которых, казалось бы, никак нельзя было ожидать в пресноводном, изолированном от моря бассейне. В Байкале были открыты животные мор­ского происхождения ‑ губки, черви-полихеты, бычки, некоторые виды мол­люсков.

В ту пору это было научной сенса­цией. Труды Дыбовского и Годлевского получили полное признание.

Впервые были представлены ориги­нальные сведения в отчетах ученых о своеобразном температурном, химичес­ком и ледовом режимах озера, о его уровне и составе грунта.

Коллекции животного и растительного мира Байкала обогатили Иркутский му­зей; около 2500 экспонатов птиц и более 100 тысяч насекомых были представле­ны Дыбовским также в российские и европейские музеи.

Целью ученых было не только кон­статировать факты познания жизни Байкала, его богатства, но на основе этих фактов построить гипотезу о про­исхождении фауны и флоры Байкала. Труд Дыбовского и Годлевского «Этю­ды Юго-Западной оконечности Байка­ла» был награжден золотой медалью.

Бенедикт Иванович Дыбовский был не только ученым исследователем и пер­вооткрывателем сокровищ глубин Бай­кала. Большой гуманист, человеколюб, он прославился на побережье среди ры­баков, скотоводов, как врач.

В конце 1871 года Дыбовского и его товарища Годлевского причислили к крестьянам. Это означало, что они мог­ли уже более свободно путешествовать в пределах Восточной Сибири и Дальнего Востока. Исследовать фауну Аму­ра и Японского моря было давнишним желанием Дыбовского, и он просит раз­решения Сибирского отделения Геогра­фического Общества послать его и Год­левского в экспедицию на Амур. Об­щество дало согласие и оказало не­большую денежную поддержку. Однако местные власти не разрешили следовать ученым на Амур сухопутным путем. Дыбовскому и Годлевскому и их товари­щу по   ссылке   Янковскому   оставалось идти водою. Они сами построили лод­ки. Только в августе ученым удалось отплыть вниз по Аргуни, держа курс на Шилку.

Летний сезон иссушил некогда мно­говодные участки реки, и экспедиция передвигалась с большим трудом, то и дело перетаскивая лодку волоком. Под­держивала надежда, что на Амуре удастся пересесть на пароход. Но на­дежда не оправдалась: ученые вплоть до Благовещенска шли на лодке. Только поздней осенью, встретив пароход, до­брались на нем до Хабаровска. Дальше экспедиция следовала вновь на лодке, спеша попасть на Уссури для сбора ма­териалов.

Постоянное физическое переутомле­ние, сырой климат так отразились на здоровье силача Годлевского, что он сильно занемог. К тому же скудные средства стали подходить к концу. Ян­ковскому пришлось покинуть экспеди­цию.

Дыбовский, пробираясь с больным товарищем по осенним разливам рек, стремился к Владивостоку, как к ис­ходному пункту, надеясь, что местные власти окажут им помощь и содейст­вие.

По прибытии во Владивосток, Дыбов­ский пошел к генералу Афанасьеву. Ученый показал ему письмо генерал-губернатора Восточной Сибири с прось­бой о помощи экспедиции.

Не в добрый час пришел Дыбовский к высокому начальству. Афанасьев, раздраженный какой-то продолжитель­ной тяжбой между военными и граж­данскими властями, был не в духе. Бег­ло прочел письмо генерал-губернатора, пренебрежительно взглянул на челове: ка с усталым лицом, в простой запы­ленной одежде, и сказал:

   Господин Дыбовский, ваше пред­писание не имеет никакой силы. Разве вы не знаете, что флот Восточного океа­на и его Управление не имеют    ничего общего с гражданскими властями?

   Но экспедиция просит об    очень немногом,‑ возразил Дыбовский,‑ нам нужна только лодка    и иногда помощь двух-трех матросов. Матросам мы будем платить по справочным ценам. К тому же,‑ прибавил Дыбовский, ‑ содейст­вие,   оказанное   при   исследовании   мор­ской фауны и глубин моря между бере­гами материка и   Японией,     могло   бы быть Управлению флота именно в за­слугу.

Генерал надменно скривил губы: ‑ Для исследования морской фауны су­ществуют французы, немцы, англича­не, а что касается глубин, то моряку до них нет дела: ему достаточно знать мели. ‑ И генерал сделал нетерпеливый жест: аудиенция окончена.

   И так говорит генерал! ‑ не пере­ставал возмущаться Дыбовский,     пересказывая разговор Годлевскому,‑ чего же тогда ждать от других...

Помощь пришла неожиданно. Пред­приимчивый и практичный Михаил Ян­ковский, оставив экспедицию, сумел по­лучить место управляющего на золотых Приисках Аскольда. Янковский сообщил исследователям о своем пребывании и дал им шхуну. На ней, в течение почти целого года, ученые проводили свои исследования у берегов Манчжурского моря.

Экспедиция Дыбовского открыла в бассейне Амура 53 вида рыб, почти в три раза больше того, что было откры­то в свое время Палласом и в половину больше Маака.

Побывав на Дальнем Востоке Дыбовский и Годлевский осенью 1875 года вновь возвратились на Байкал. Всю зи­му этого года ученые занимаются ис­следованием фауны озера и промером его глубин. Весною жители Лиственнич­ного видели их у истока Ангары. Они занимались своим «промыслом». На этот раз исследователи хотели узнать, живут ли байкальские животные в во­дах Ангары, в Посольском соре и Прор­ве, соединенных с Байкалом. После этих исследований Дыбовский обнару­жил то, что коренная фауна открытого Байкала имеет мало общего с фауной его рек и соров. Он впервые заметил странное явление несмешиваемости ко­ренных водных жителей открытого Байкала с жителями его заливов и coров, с которыми, однако, озеро, имеет прямую   или   косвенную связь.

Научные заслуги «государственных преступников», их бескорыстное и са­моотверженное служение русской науке были настолько значительными, что они явились публичным укором царскому произволу. Под настойчивым нажимом Русского Географического Общества и передовой части интеллигенции России царское правительство вынуждено бы­ло в 1875 году, после десятилетней ссылки, восстановить Дыбовского и Годлевского   в   гражданских правах.

Но на родину Дыбовский не поехал. Не принял он и кафедру зоологии в Томском университете. Неутомимый дух исследователя звал его к неведомым далям. Он вновь начал собираться в экс­педицию на этот раз к Тихому океа­ну. Друзья видели его восторженным и рассеянным. Таким он бывал всегда перед началом большого и нового дела.

В июле 1879 года Бенедикт Дыбов­ский в качестве уездного врача при­был в Петропавловск на Камчатке. Его верный товарищ Виктор Годлевский, после болезни, которую он получил в Уссурийском крае, не мог отважиться на новое   путешествие.

И снова началась жизнь, сотканная из большой радости труда, лишений, борьбы   и терпения.

Научный труд не открыл Дыбовскому счет в банке,‑ ученый был по-преж­нему беден и исследования проводил на свои собственные скудные средства, добываемые практикой уездного врача. Будучи врачом, Дыбовский приобрел широкую известность среди камчадалов. Разъезжая по таежным кочевьям, и хо­рошо изучив жизнь народов Севера и Востока Сибири, он не мог оставаться равнодушным к угнетению туземного населения и старался облегчить их пе­чальную участь. Ученый написал план-программу, в которой разработал меро­приятия по улучшению быта туземцев и развитию их просвещения. Но «за попытку прекратить злоупотребления купцов и духовенства,‑ пишет Дыбов­ский в своей биографии,‑ мне пришлось испытать много неприятностей».

Вплоть до 1884 года Дыбовский изу­чает Камчатку, Дальний Восток, написал за это время более двадцати научных работ, собирает интереснейшие коллек­ции, которые снова передает музеям Иркутска, Москвы, Петербурга.

Только в 1884 году, после многих лет труда в Сибири, на Дальнем Восто­ке и Камчатке, Дыбовскому предложили занять кафедру зоологии во Львовском университете.

Но ученого постоянно тянет в Си­бирь. Уже в годы империалистической войны, в преклонных годах, Дыбовский намеревался приехать на постоянное жительство в Иркутск и снова заняться изучением Байкала. Но царские власти помнили Дыбовского и ему не было разрешено поселиться вблизи от любимого озера. Больше того, как только ученый появился в пределах России его вновь решили сослать в Якутск. Только  заступничество Академии наук спасло Дыбовского от вторичной ссыл­ки, путь в которую он бы не перенес. Дыбовский из Киева возвращается во Львов.

Но Байкал и Дальний Восток до кон­ца дней остаются в центре внимания ученого. Письма, посылаемые им в Си­бирское Отделение Русского Географи­ческого Общества, а затем профессо­рам Иркутского Государственного уни­верситета, полны трогательной любви к Байкалу и всей Сибири, которую он называл своей второй родиной. Ученый до конца своих дней работает над био­логическими проблемами Байкала.

«Фауна Байкал» для меня стала драгоценным воспоминанием о бытности в Сибири... Воспоминания же прошедшего составляют для меня    единственное утешение… Всё новое о ней (о Сибири) занимает меня в высшей степени.

 

Назад в раздел